Люди бают, что там, за Каменным поясом, все так: зимой при снеге кругом стоят зеленые деревья, а нечисть эта поганая, низкорослая в звериных шкурах ходит. Нет, надо идти в их берлогу! Когда их сюда дождаться проклятых? Так мысленно решил Ермак Тимофеевич.
Неточные совпадения
Гаев. Сейчас, сейчас. Ты уходи, Фирс. Я уж, так и быть, сам разденусь. Ну, детки, бай-бай… Подробности завтра, а теперь идите спать. (Целует Аню и Варю.) Я
человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но все же могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни. Недаром меня мужик любит. Мужика надо знать! Надо знать, с какой…
— Ничего не поделаешь. Не наш один караван будет стоять… На людях-то,
бают, и смерть красна.
— Ну да, батюшка, по работе-то нужный ему
человек: что бы он без него? Как без рук, сам видишь! А еще и то… после болести, что ли, с ним это сделалось, сердцем-то Петруха неугож, гневен, значит. Теперича, что маленько Пузич сделает не по нем, он сейчас ему и влепит: «Ты,
бает, меня в грех не вводи; у меня твоей голове давно место в лесу приискано».
Во всем рабочем народе пошел толк, что все это неспроста, а за староверского ангела: «его, —
бают, — запечатленном ослепили, а теперь все мы слепнем», и таким толкованием не мы одни, а все и церковные
люди вскрамолились, и сколько хозяева-англичане ни привозили докторов, никто к ним не идет и лекарства не берет, а вопят одно...
— Твое дело как знаешь, так и
бай, а нам Захарка не указ: худой
человек, худой и есть — не похвалим.
— Барону эти огни напоминают амалекитян, а мне кажется, что они похожи на человеческие мысли… Знаете, мысли каждого отдельного
человека тоже вот таким образом разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то — далеко за старостью… Однако, довольно философствовать! Пора бай-бай…
— А ты мне,
баял, что есть у тебя снадобье, еще от немца осталось,
человека наверно изводит, исподволь…
— На Волге,
бают, тихо, а все же, не ровен час, может и наткнуться на лихого
человека, — загадочно заметил Ермак Тимофеевич.
— Да его же
люди тоже
баяли. Стояли они на Волге, а там в лесу колдунья жила, так он к ней часто шастал.
— Молчу, молчу, — замахал руками князь Никита. — Но коли любишь меня — в лгунах перед Скуратовым не оставишь. Татарин он, согласен, так не след князю Прозоровскому перед татарином в лгунах быть. К слову же молвить, род Скуратовых,
бают, от князей происходит, да и к царю близкий
человек, тот же боярин, сам ты не раз осуждал наше местничество.